А хозяюшка она была отменная... Пока Жека принес воды, она приготовила завтрак, вытерла стол, подтерла полы, прибралась в доме. И переоделась в купальник. Не загорать. Просто она так решила ходить. Сахариха загорать не любила — кожа у ней была белая, и очень нежная. Загар на неё не прилипал никак. Она сразу сгорала до красноты, поэтому даже не ездила с братом в Сочи, оставаясь на время у тетки.
Что делать молодому человеку, если рядом полуголая подружка? Целовать да миловать. Но нет. Жека крепился. Ведь для Сахарихи это была просто одежда. Да и Жека приехал не просто так. Батя надавал заданий по хозяйству. Понемногу начали разбирать дедовы городушки. Дед с бабкой по деревенской привычки, себе во всем отказывали, зато накопили целую кладовку одежды, одеял, простыней, покрывал.
Жека таскал из кладовки порченые молью дорогие пальто с караулевым воротником, новые, но погрызаные мышами покрывала, одеяла, постельное бельё. Всё,что копили всю жизнь, пошло прахом. Ради чего недоедали и недопивали?.
Сахариха вальяжно развалилась на старом кресле в теньке дома, попивала лимонад из гранёного стакана, и с умилением смотрела на работающего в поте лица Жеку. Потом, замучившись от безделья, сама включилась в работу, и стала помогать.
Во второй половине дня надоело ковыряться в грязи, и решили сходить на речку. А идти надо было через всю деревню, и Сахариха тут блеснула во всей красе, да так, что Женькину мать ещё долго потом местные бабки-сплетницы донимали расспросами, что за краля к ним приезжала.
Сахариха решила идти в купальнике, лишь накинув сверху яркое турецкое полотенце, чтоб не сгореть. И если груди и тело было при прикрыты от любопытных взглядов, то стройные ноги, торчащие из красных купальных трусов, совсем нет. А если добавить ещё огромную шляпу, очки, дорогую сумку, то облик девушки был поразительный. И шикарный. Чуть повзрослев, Сахариха стала знать себе цену. Делала регулярно маникюр с педикюром, и зажигала с красным лаком на ногтях пальцев рук и ног.
А деревня в то время была ещё слишком патриархальна, и даже можно сказать, старорежимна, в отличие от города. Если город колотился в тисках перестройки, то деревня отставала лет на пять. Перед сельсоветами реяли красные флаги СССР, и стояли белые гипсовые статуи Ленина и Брежнева. А кое где и Сталина с Хрущёвым. В клубах по вечерам показывали«Тихий дон», и «Весна на заречной улице», старые, чёрно-белые, ещё дедовы, а не «Маленькую Веру» и «Фаната», как в городе. В силе были ещё ветераны войны. Что такое 65 лет для мужика? Поголовно держали скотину. Женщины ходили в мужских пиджаках, ситцевых юбках и платочках на голове, даже в жару...
А тут представьте себе, по улице, средь лая собак и кудахтанья кур, идёт такая краля на миллион. Сахариха гордо шествовала по улице как королева,с любопытством и лёгкой тенью брезгливости рассматривая уклад жизни людей, совсем чуждых ей. Она не то, чтобы ненавидела или презирала из. Нет. Она была другой. Другого поколения. Более наглого и циничного, чем эти люди. Плоть от плоти дитя перестройки. Она тоже ходила в октябрятах и пионерах, со значком и красным галстуком. Но была уже совсем другой. Она не обращала внимание на окружающих, и делала то, что хотела и могла.
Впрочем, Жека был таким же. Просто он был из советской бедной семьи, а Сахариха из советской богатой семьи. Вот и вся разница между ними. Но они оба одинаково называли старорежимных людей совками, и с лёгкой тенью превосходства относилось к ним. Жека и Сахариха нашли друг друга в тени большого промышленного города, и подошли друг к другу идеально. Иначе и быть не могло.
Деревенские точно так же как городские, останавливались, и с большим изумлением смотрели на Сахариху. Она для них была как предвестник новой, совсем другой жизни, о которой у них совсем не было понятия.
Пока шли, успели прослушать почти полностью одну сторону «Комиссара». Жека сейчас больше тяготел к энергичной танцевальной музыке и синтипопу. Ласковый май понемногу сдувался, превращаясь в бесконечную череду альбомов малоизвестных исполнителей. Братья Гуровы, Крестовский Жеке совсем не нравились. Старый «Ласковый май»1987 года умирал вместе с СССР.
Был будний день, и народу на пляже не слишком много, потому спокойно расположились в теньке, под кустами — Сахариха не захотела лежать под солнцем, опасаясь сгореть. Накинула на песок плед, и разлеглась как королева, с насмешкой посматривая на Жеку, потом перевернулась на живот, и капризным голоском пропела:
— С тебя массаж. Только не щекоти, и чтоб не больно!
—А если больно? — рассмеялся Жека, массируя тонкие плечики, худую спинку, подбираясь к упругой заднице и нежным ляжкам.
— Эйй! Только не тааам! — взвизгнула Сахариха, пытаясь отмахнуться от наглых жадных рук.
Но переворачиваться ей было лень, и Жека легко исследовал тельце своей возлюбленной.
Потом пошли купаться. Вода за день нагрелась, и стала как в ванне. Сахариха постоянно дурачились и смеялась, наезжая на Жеку, а он все старался схватить и ощупать то, что так соблазнительном упруго торчало из-под купальника. И даже несколько раз удалось.
Полоскались до вечера, часов до 7. Хотели идти домой, но потом Жека вспомнил, что сейчас как раз должны гнать стадо частных коров с пастбища, и решили ещё задержаться на часок.
В 8 пошли домой. Подходя к мосту, Жека услышал стрекот мотоцикла и пьяные вопли. У моста был уютный закуток, заросший деревьями, и там в теньке местные парни устроили себе место для висячек. Сколотили из досок стол, скамьи. И каждый вечер до самой ночи собирались там, пьянствовали, лапали своих визжащих тёлок. Место это считалось нехорошим, и местные по возможности, старались вечером и ночью не ходить тут. Жека только услышал пьяные крики и маты, то сразу подумал, что быть мордобою. В прочем, за себя Жека не боялся, а вот за Сахариху - да. Ее тонкое тельце было плохо приспособлено для уличных драк.
Обойти пьяную кодлу никак невозможно — тропинка в деревню одна. Оставалось надеяться, что не обратят внимание, или забоятся наезжать. Жека не выглядел легкой лобычей. Но вот Сахариха... Ради такого сладкого кусочка деревенские могли полезть в драку. Да ещё и пьяные... Ещё и Светка... Ладно бы она хоть немного попридержала свой язык, но увы... Сахариха привыкла не обращать внимание на окружающих, и часто смотрела на них как на пустое место. Однако в этот раз это не получилось...
Глава 26. Деревенские магнитофоны
Сахариха даже не обратила внимание на пьяных деревенских — они жили вне её вселенной. Всё так же шла, подпрыгивая при каждом шаге, и отбрасывая длинные ноги вперёд. Что-то там щебетала и смеялась, иногда хватала Жеку за руку. А Жека шел мрачнее тучи. Но не говорить же подружке, чтоб вела себя потише и поосторожнее. Да она бы не поняла. Она принадлежала к людям, которые не ведут себя тихо и осторожно.
— Гляди, гляди,какая тёлка! Ничо у ней сиськи. А с ней кто? Ты знаешь его? — раздался пьяный вопль из-под деревьев.
— Не. Походу городской, — ответил сиплый голос. — Эй, ты кто?
Жека и Сахариха не обращая внимание на отморозков, прошли дальше. И тех это сильно задело.
— Ты! Чертила! А ну стой! Ты чё, припух что ли ? Стой, я тебе говорю!
— И тёлка борзая чё то... Давайте наедем на них!
Было слышно , как деревенские выползли из-под стола, роняя пустые бутылки на гравий, и побежали к Жеке и Сахарихе. И голоса и шаги слышались всё ближе.
— Эй ты, городской фраер, лови леща! — совсем рядом раздался сиплый голос. И в этот момент Жека вертушкой попал деревенскому прямо в сальную жирную рожу. Хрустнула челюсть, вылетели зубы. Раздался громкий вопль, и деревенский свалился на гравий. Бежавший за ним следом запнулся о лежащее тело, и тоже упал. Жека тут же приложил его в челюху, да так, что он отлетел обратно, и остался лежать на спине, рядом с первым.
Однако набегали ещё трое. И у одного нож. Нож был большим свиноколом, сантиметров 30 длиной. Таким забивали скот. А сейчас попытались забить Жеку. Но дело в том, что нападавший даже понятия не имел, что делать с таким большим ножом, просто беспорядочно размахивая им из стороны в сторону. Жека поймал его на очередном замахе. Правой ногой ударил в запястье, и нож вылетел, тут же подсечкой уронил на землю, и ребром ладони ударил по шее. Деревенский хрипнул и обмяк.